Иван Бунин. Жизненный и творческий путь.
Эпиграф к уроку:
Разве можем мы забыть родину?
Может человек забыть родину?
Она – в душе. Я очень русский человек.
Это с годами не пропадает.
И. Бунин
План урока:
1. Доклад учащегося.
а) Жизненный и творческий путь Ивана Бунина до революции.
2. Комментированное чтение выдержек из «Автобиографической заметки». (Собрание сочинений в 4-х томах, т. 1)
3. Доклад: «Жизненный и творческий путь Бунина в послереволюционный период».
4. Статья из газеты «Комсомольская правда» «Рюмка коньяка за Бунина».
5. Сообщение о присуждении Бунину Нобелевской премии.
6. Чтение отрывка из книги В. Лаврова «Холодная осень». (См. далее.)
Эпилог.
Свою последнюю дневниковую запись он сделал 2 мая 1953 года – почерк всё ещё твёрдый, но уже какой-то старчески заострившийся:
Это всё-таки поразительно до столбняка! Через некоторое очень малое время меня не будет – и дела и судьбы всего, всего будут мне неизвестны!.. И я только тупо, умом стараюсь изумиться, устрашится!
В два часа ночи с седьмого на восьмое ноября 1953 года Иван Алексеевич Бунин тихо скончался. На смятой простыне лежал много раз читанный том «Воскресения».
…* * *
Отпевание было торжественным – в русской церкви на улице Дарю, при небывалом громадном стечении народа. Многие плакали, словно прощались с самым близким человеком. Все газеты – и русские, и французские – поместили обширные некрологи.
* * *
Похороны были много позже – на восходе солнца, в очень морозный день 30 января 1954 года (до этого прах находился во временном склепе). Русское кладбище под Парижем Сент-Женевьев де Буа, словно поле, было заметено глубокими снегами – лишь кресты печально возносились к небу. После оттепели завернул резвый северный ветер. Он сковал колчи дорог, окаменил снег.
Солнце поднималось из-за дальнего леса, и снег всё более розовел. Служба была простая и строгая, напоминающая фронтовоё погребение, и звуки хорового пения быстро таяли в студёном воздухе.
Когда хор запел «молитву Господню» — «Отче наш», старый земляк Бунина – одноногий князь Голицын, опираясь на сильно сношенные костыли, опустился на единственное колено и, подняв к небу выцветшие слезящиеся глаза, стал подтягивать надтреснутым голосом:
— Да святится имя Твоё, да приидет царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…
Гроб был за сургучными печатями. Его стали опускать в яму, и он долго цеплялся за углы узкой могилы. Наконец тяжело ухнул вниз.
На лопате подали землю. Она смёрзлась чёрными зернистыми комками. Вера Николаевна стянула с озябшей руки тонкую шелковую перчатку. До крови царапая ладонь и пальцы, отломила несколько крошек и быстро кинула в яму.
На похоронах было одиннадцать человек
Согласно завещанию покойного гроб был цинковый. Зачем ему это? Конечно, в последние годы жизни он не раз говорил, что у него кровь стынет от ужаса при мысли: вдруг к нему в гроб заползёт змея!
Но нет, не так уж он был прост! Может быть, мысль иная, дальняя была у него?
* * *
…
* * *… В книгу «О Чехове» Бунин включил одно из писем Антона Павловича: «Холодно чертовски, а ведь бедные птицы уже летят в Россию! Их гонят тоска по родине и любовь к отечеству; если бы поэты знали, сколько миллионов птиц делаются жертвой тоски и любви к родным местам, сколько их мерзнет в пути, сколько мук претерпевают они в марте и в начале апреля, прибыв на родину, то давно бы воспели их… Войдите Вы в положение коростеля, который всю дорогу не летит, а идет пешком, или дикого гуся, отдающегося живьём в руки человека, чтобы только не замёрзнуть… Тяжело жить на этом свете!»
О чём думал писатель, занося эти строки в книгу? Может, вспомнил дождливую ночь мая восемнадцатого года, когда навсегда покинул Москву? Или память разбудила воспоминания о пасмурном февральском дне, крутую улочку Стамбула и генерала со шрамом на лице, протянувшего вмзу на странствия по чужим городам…
Москва, 1978-1988.
Рюмка коньяка за Бунина. (Газета «Комсомольская правда» от 10 октября 1995 г.)
«Многие собратья по перу считали Ивана Алексеевича Бунина счастливчиком. Странно, что ему завидовали и в его бедной молодости – с Чеховым на короткой ноге! И в эмигрантские годы – получил Нобелевскую! И в старости – какой ум, какой блеск стиля на восьмом десятке! И всегда и везде дивились бунинской независимости, внутренней свободе, его олимпийскому спокойствию.
В конце жизни, после войны, у него был выбор – вернуться на Родину или уехать в Америку. И в СССР, и в США его обещали осыпать щедротами. Он остался во Франции, где был настоящий голод. Одному из корреспондентов сказал: «Литературной проституцией никогда не занимался».
***
Когда в зрелые годы Бунин вспоминал свои первые публикации, он сам удивлялся: «Кажется не было писателя, который так убого начинал, как я!» Первой его прозаической публикацией была заметка для газеты «Орловский вестник» — о мужике, которого засыпало в яме, пока он копал песок для помещика. Бунину было тогда 18 лет.
Через несколько лет, работая в полтавском губернском архиве, Бунин написал множество статей по статистике. Тома на три набралось бы, говорил он позднее.
***
В Полтаве 24-летний Бунин открыл свой книжный магазин. Покупателей не было. Бунин раздавал книжки сторожам, а те, как потом обнаружилось, употребляли их на цигарки. Ходил по ярмаркам и базарам, торговал книжками вразнос. В Кобеляках его арестовал урядник «за торговлю без законного на то разрешения». Судья приговорил его к трём месяцам тюрьмы, но тут случилась амнистия – на престол взошёл Николай Второй.
***
Иван Алексеевич любил крепкое слово. Как-то шофёр из русских вёз его по Парижу. По дороге случился затор. Бунин ругнулся весьма заковыристо. Шофёр обернулся и добродушно спросил:
— А вы, господин, должно быть, из моряков? Ловко выражаетесь.
— Я не моряк, — строго ответил Бунин. – Я почётный академик по разряду изящной словесности.***
Прочитав «Петра 1» Алексея Толстого, Бунин пришёл в восторг. Тут же отправил открытку в Москву, в редакцию «Известий»: «Алёшка, хоть ты и сволочь…, но талантливый писатель. Продолжай в том же духе».
***
Когда Бунин приехал в Стокгольм получать Нобелевскую премию, в Швеции его уже узнавали в лицо. Фотографии Бунина можно было увидеть в каждой газете, в витринах магазинов, на экране кинематографа. На улице шведы, завидев русского писателя, оглядывались. Бунин надвигал на глаза барашковую шапку и ворчал:
— Что такое? Совершенный успех тенора.***
Через несколько дней после того, как Бунин вернулся из Стокгольма с Нобелевской премией, в дверь его парижской квартиры постучали.
— Кто там? – спросил Бунин.
— Отворите, господин Бунин. Нам нужен личный разговор по очень важному делу.
— Кому нам?
— Мне и моим товарищам.
— Я нездоров, никого не принимаю, лежу в постели.
— Не стесняйтесь, Иван Алексеевич, мы же не дамы.
— Да в чём дело?
— Дело в русской национальной ценности, которую вы обязаны приобрести, чтобы она не попала в руки кремлёвских палачей.
— Что за ценность?
— Топор императора Петра Великого. Его личная собственность с государственным сертификатом и приложением печати.
Бунин отказывался от топора, попробовал пошутить: «Очевидно, это тот самый топор, которым Пётр прорубил окно в Европу?»
Голос за дверью хрипло рявкнул: «С этим не шутят, господин Бунин! Это священная национальная ценность. Только ввиду этого уступаем вам его за пятьсот франков!…»
Бунин бросился к телефону вызывать полицию. С тех пор о топоре Петра Великого ничего не слышно.***
Когда немцы оккупировали Францию, материальное благополучие Буниных, и без того относительное, окончательно рухнуло. Нобелевскую премию получил во франках (около 800 тысяч), а франк с началом войны стремительно обесценился. Скромные накопления обратились в прах. Но именно в эти дни разгрома Франции были написаны последние рассказы книги «Тёмные аллеи».
В день нападения Германии на Советский Союз полицейский комиссар пришёл к восьмидесятилетнему Бунину с обыском.
***
В конце 48-го года в парижских газетах появились заметки, где прямо или намёками говорилось о том, что Бунин тайно ездил в СССР. Иван Алексеевич попросил нью-йорское «Новое русское слово» опубликовать его ответ на клевету. Ему сообщили, что напечатание письма может повредить сбору благотворительных пожертвований в его пользу. На это Бунин отвечал: «Нет, я очень прошу письмо моё всё-таки напечатать… И если это даже «повредит сбору», то что же мне делать? Я не могу ради денег сносит клеветы молча. И вот ещё что: я написал вам о моей нищей старости в минуту горячего отчаяния и теперь очень раскаиваюсь…, тем более, что вижу…, что во всём Нью-Йорке трудно найти среди архимиллионеров больше двух человек, способных дать сто долларов. И говорю вам истинно от всего сердца: не просите ради Бога ничего ни у кого больше».
Иван Алексеевич скончался 8 ноября 1953 года в страшной, уже какой-то непоправимой нищете. Были ли тогда на Западе богатые русские, знавшие, в каких условиях доживает свой век гений русской литературы? Не знаю.
***
В своих воспоминаниях Бунин писал: «Слишком поздно родился я. Родись я раньше, не таковы были бы мои писательские воспоминания. Не пришлось бы мне пережить… 1905 год, потом первую мировую войну, вслед за ней 17-й год и его продолжение, Ленина, Сталина, Гитлера… Как не позавидовать нашему праотцу Ною! Всего один потоп выпал на долю ему. И какой прочный, уютный, тёплый ковчег был у него и какое богатое продовольствие: целых семь пар чистых и две пары нечистых, а всё-таки съедобных тварей… И отлично сошла его высадка на Арарате, и прекрасно закусил он и выпил, и заснул сном праведника, пригретый ясным солнцем. Вышла, правда, у Ноя нехорошая история с сыном Хамом. Да ведь на то и был он Хам. А главное – ведь на весь мир был тогда лишь один, лишь единственный Хам. А теперь?»
Дмитрий Шеваров. Публикация подготовлена по воспоминаниям Веры Муромцевой-Буниной, Бориса Зайцева и Андрея Седых.